Сходил забрать студенческий билет. У обложки цвет приятный, темно-аквамариновый (или изумруд?)

Мои одногруппники все уже перезнакомились, передружились и десять раз сходили погулять. Естественно, рядом со мной никто не сидел, просто потому что видели меня впервые в жизни. 

Я мог бы писать с самого начала в чат и все такое, но… Я этого не сделал. Почему-то когда всех заставляют жениться и заводить детей — это стереотипы, носить длинные волосы — стереотипы, делать еще что-то — стереотипы, и я вроде как свободен от них, но вот когда я понимаю, что сам не хочу ни с кем общаться, что я нарочно ограждаю себя от людей, пусть даже они и хорошие и у меня есть шанс — я, укоряя себя за нелюдимость, подвержен действию стереотипа или нет? Может, такова моя природа? 

Нет, я знаю, что должен был сходить к психиатру, психологу, психотерапевту — любому психу, но не пошел. И никогда не пойду уже. И человеческая природа как бы требует общения, заставляя меня страшиться одиночества. Но каждый год я ставлю себя обособленно от коллектива. 

Нас больше тридцати человек… Эта толпа выглядела очень пугающе. 

В конце концов, есть еще одна хрень, кроме общения и друзяшек, о которой я могу подумать и которая может меня занять. Учеба, в конце-то концов.

Каждый раз, когда я приезжаю в этот город, погода здесь стремительно ухудшается. Каждый раз. В этот раз она так же с каждым днем становилась все хуже. 

Я честно оделся в почти все самое теплое (увы, толстовка — это как-то не парадно), взял зонт, вышел и пошел на остановку. Дождь зарядил еще сильнее, у меня закоченели руки, ноги, ветер пронизывал меня… В общем, можете думать, что хотите, но я решил, что ехать неизвестно в какую даль ради концертов местных коллективов при том условии, что нам даже студенческие сегодня не выдадут, я не хочу. И я вернулся, хотя как-то мне очень стыдно за это. 

А может это была просто слабость и я в чем-то проиграл? Думаю над своим поведением.

В общем, читал две очень заумные книги по антропологии. Не дочитал. С одной стороны, надо читать заумные книги и развиваться, с другой, я по десять раз перечитываю каждую страницу, чтобы уловить, о чем речь, и в итоге всё равно ничего для себя не выношу. Признать, что я все-таки тупой, и поискать другие? У меня в скачанных есть пара вузовских учебников. Может, я и правда вернусь к этим через пару лет и все пойму? 

Одна из них понятна, просто сложна для восприятия. Другая тоже понятна, просто не очень понятна, но в общем и целом...

Мои одногруппники сейчас устроили неформальную встречу. Я до сих пор не написал даже в чат. 

Очень не хочу идти завтра никуда. Ужасно боюсь. Ненавижу себя. 

Живу третий день один, занятия еще не начались: 

1. Выдавил на зубную щетку мазь от прыщей

2. Пытался заварить чай в ковше

Сквозь ржаное поле, поглядывавшее любопытно-дерзко на небо мелкими глазами васильков, ехали два всадника. Один из них был высокий, широкоплечий молодой мужчина, смуглый, черноглазый, с густыми волнистыми волосами цвета воронова крыла, с белоснежными крупными зубами – истинный цыган. Он был одет в шелковую белую рубашку, контрастную с его темной кожей, и темные, неопределенного цвета штаны с высокими сапогами; на поясе у него висели кинжалы и кастеты, а в ушах звенели мелкие золотые серьги-кольца. Он звал себя Веспертелино, а иногда – Антарес. В сущности, никакой разницы между этими именами не было, но ему нравилось выбирать. Антарес вырос со Смертью: он ходил с ней рука в руку, спал в одной постели и принимал пищу из ее рук. Антарес считал Смерть кем-то вроде родителя: он восхищался ею, боготворил ее и по-ребячески подтрунивал над ней, когда она в очередной раз грозила наконец поглотить его. 

Вторым всадником был человек, совершенно не похожий на человека: он был изящен, строен и статен, в лице его удивительно гармонично уживались черты и мужчины, и женщины. На солнце пышной гривой сияли его кудрявые золотые волосы, и блеск их отражался в ярких золотых глазах – особенно ярок он был на его иссиня-черной, как ночное небо, коже. Белоснежное одеяние широкими складками ниспадало по самых его щиколоток; ноги и руки, шею и уши украшали многочисленные золотые браслеты, кольца и ожерелья – они звенели, как звенит по утрам солнечный свет. В двух его руках были зажаты поводья; в другой паре рук – быстро расстраивающаяся мандолина: третьей он жестикулировал при разговоре. Второго всадника звали Мара; он был бог смерти. 

Всадники ехали на волках: волк Антареса-Веспертелино был огромным и серым, мохнатым, свирепым, живым – все, что ни попадалось ему на глаза, отражалось в них жаждой и свирепостью; волк был ручной, но лишь с хозяином он не был жесток и опасен. Волк – его звали Таро – то и дело ворчал на весь свет, дергался и скалил острые зубы, выражая этим свое неприятие окружающего мира.

Волк Мары был тих и спокоен; масть его сложно было обозначить: он был темен, и серен и черен, с сине-сизым отливом – он был цвета тени. Каждый раз, когда Таро махал хвостом, этот волк тоже махал хвостом; когда Таро скалился, этот волк тоже скалился; когда Таро уходил на охоту, этот волк тоже уходил. Его звали Орат. Он появился у Мары просто так, неожиданно – как раз тогда, когда у Антареса появился Таро. 

«Всю жизнь за мной по пятам следует смерть», — говорил Веспертелино. «Смерть всегда поджидает человека в его собственной тени», — отвечал Мара, выдумывая каждый раз новые псевдофилософские сентенции. 

Антарес помнил только последний день из своего детства: разъяренные, точно дикие звери, люди с таким же цветом кожи, какой был у его племени, или табора, или рода, в такой же одежде вырезали всех, кто окружал его. Он забился в какой-то угол, завалившись тряпками, и стал ожидать своей смерти; ничто не говорило ему, что он должен остаться в живых. За тканными стенами слышались пьяные песни разграбивших его жизнь и душу людей с таким же, как у него, лицом; доносились вопли последних жертв, насилуемых и терзаемых. Мальчик съежившись ждал смерти – он дождался ее. Из одной хижины в другую медленно, с издевательской неспешкой ходило существо с черной кожей, золотыми волосами и глазами и шестью руками: оно прикасалось к умирающим – почти уже истлевшим теням, поглощенным мраком ночи – одной из шести своих рук, и те замолкали навеки. Вскоре послышались вопли ужаса – то пьяные победители заметили кошачьи, светящиеся глаза вылепленного из тьмы чудовища: страх сковал их, и, как бы ни хотели они броситься опрометью бежать, спастись им было уже не суждено. Силуэт дарил и их своим прикосновением, и недавние ярые, безжалостные, живые люди, вырезавшие себе подобных, покорно умирали от одного прикосновения пальцев этого существа. Мальчик приподнял полог из лоскутной ткани – из смелого любопытства, ибо кому не будет любопытно, отчего прекратили праздновать великое злодеяние убийцы всей вашей семьи? Бог смерти заметил его; мальчик остолбенел, увидев такое чудовище. Он также не мог преодолеть тех оков, какие не дают зверю скрыться от хищника, когда тот поражает их своим взглядом, предвещающим скорую гибель; бог подошел к нему, звеня браслетами на руках и ногах. Лицо его выражало досаду; он будто не был рад, что нашел еще одну жертву. «Ну вот, тут еще и ты. А я, к несчастью, уже не голоден», — упрекнул бог мальчика в его существовании, и это были первые слова, прозвучавшие между ними двоими. Мара думал, что с мальчиком же нужно что-то делать; мальчик Веспертелино в то же время ждал, когда ночной демон поглотит и его душу. Бог смерти как будто не собирался его убивать и все размышлял, куда же приспособить это маленькое худощавое что-то: так они смотрели друг на друга, вылезший из-под полога юный кочевник и древнее божество, казалось, несколько часов. «Ты бог или смерть?» — наконец осмелился продолжить диалог мальчик. Мара неожиданно расхохотался – громко и страшно, так, будто шумел обезумевший лес и кричали сразу все птицы и звери на свете; Веспертелино понял, что ляпнул какую-то очевидную глупость. Мара решил, что юнец очень забавен, и его, пожалуй, можно взять с собой на закуску – с тех пор они не расставались. 

Антарес спрашивал Мару, отчего тот не живет в своем божественном дворце, раз уж он бог, а путешествует с ним, как бродяга; зачем ему нужен в спутники он, Веспертелино-Антарес. Мара отвечал, что ему скучно во дворцах, но довольно весело с ним; «Но у меня же нет образования», — возражал он. Антарес знал, что у Мары есть три дочери и один сын – однажды он даже видел одну из его дочерей, девушку с мраморной кожей, с шестью багровыми, длинными и узкими, глазами, с пышными, как у отца, смоляными волосами: она просила отца от лица всех сестер даровать им умение отнимать жизнь – Мара отказывался и гнал ее прочь. Видел Антарес и единственного сына Бога смерти: это был юноша с кожей цвета ясного полуденного неба, с платиновыми волосами и глазами – вылитый Мара, но пронизанный светом так, что, казалось, можно рассмотреть его внутренности. В семье он считался уродом: у старшей сестры, Пракрити, было шесть грудей; у средней сестры Сансары – шесть глаз; у младшей, по имени Марга, был змеиный хвост вместо ног; у него же ничего не было, и выглядел он почти как человек. Юноша по имени Авидья являлся к своему отцу, умоляя того взять его с собой на землю, избавив от общества сестер – ему Мара также отвечал отказом. Бог смерти говорил, что ему скучно со своими детьми; «Но они же боги», — возражал Веспертелино. «У богов тоже нет образования», — усмехался Мара. 

У него был ласковый, легкий взгляд, и в золотых глазах то и дело сверкали огоньки смеха. Мара часто шутил и смеялся, и все его движения были мягки и изящны. Антарес, любитель вульгарных шуток, дрянной брани, не раз плативший за постой выбитыми у гостей и хозяев зубами и разбитыми лицами, думал, что божеству может быть просто одиноко в роскошном дворце – не важно, на небесах или в подземном мире. Они приезжали в город или селение, и либо Мару никто не видел, либо видели его в облике человека; он то сам уходил на поиски пропитания, незримо заходя в дома и оставляя после себя безжизненную пустоту, либо Антарес приводил к нему людей – чаще всего это были ростовщики, бандиты и любовницы, но иногда еще немощные старухи, неумелые изготовители дурманящих снадобий или больные, искалеченные бездомные дети. Со временем Веспертелино понял, что внешне Мара красив: он почти не отличался от человека, и в этих внешних отличиях не было ничего уродливого. Не боялся его и Таро, как не боялся и своего сотканного из тени двойника; но люди иногда пугались этих волков, не только оттого что они были огромны и свирепы, но еще и оттого что ни один из них не отбрасывал тени. 

Если вы когда-нибудь встретите личностей, порицающих любого, кто не ходит в спортзал — гоните их, насмехайтесь над ними. Это безумно дорого! Так что не только в лени может быть дело.

В очередной раз чувствую себя отвратительным человеком. Просто омерзительным. Лежу и жду, пока пройдет. 

Ты обычный, обычный, обычный. Успокойся. В тебе нет ничего особенного.

В общем, все очень сложно и очень просто одновременно! Но я выделил несколько универсальных правил, которые действуют для всех, но при этом должны быть адаптированы каждым человеком под себя. Если я что-то забуду, я потом допишу, а пока я всё равно никуда не тороплюсь. 

1. Много воды. Нихуя я не знаю, ускоряет она метаболизм или нет, но она занимает место в желудке. И еще иногда голод — это неверно воспринимаемая жажда, и потому, когда хочешь есть, всегда стоит сначала выпить воды. Ты мне скажешь, что ты и так ее много пьешь, но пить ее нужно еще больше. Побочный эффект — необходимость чаще посещать туалет. Насильно ее вливать не надо — статьи, где это рекомендуется, полная хуйня. Излишек воды тоже вреден. 

2. Есть после шести, семи и восьми можно. Я вообще не ограничиваю себя в еде — могу есть и в двенадцать ночи, если чувствую голод. Есть стоит тогда, когда организму этого хочется, и, хотя это и звучит, как тавтология, когда хочется — нужно есть, потому что организм начнет воспринимать не утоляемое чувство голода как стресс и экстремальную ситуацию и запасать жир. Конечно, ночью есть всякую гадость не стоит — я это знаю, но всё равно ем. 

3. Это связано с моим личным открытием. Что связано и с диетами, и с правильным питанием? Чувство запретного плода. Я очень долго работаю над тем, чтобы снять все психологические блоки, чувства того, что это и это есть «нельзя». Главное правило — «есть можно все». Хочешь шоколадку в три часа ночи? Пожалуйста. Буханку хлеба целиком? Окей. Но, если ты действительно веришь, что запрета нет, ты начинаешь чувствовать, что на самом деле ты не так уж сильно этого хочешь. Ты начинаешь прислушиваться к организму, меньше зацикливается на еде и меньше ешь вредного, потому что не чувствуешь, что его нельзя вообще или нельзя будет с понедельника. Поэтому иногда так получается, что гадость я ем чуть ли не каждый день, но, если бы я ее себе запрещала, я ела бы ее в разы больше. Иногда внутренние запреты возвращаются — с ними нужно бороться снова и снова, и с каждым разом это дается все легче. 

4. Нагрузка. Мне было тяжело заниматься, потому что ощущать свой жир мне было противно, а считать подходы и повторения и выполнять некоторые упражнения было сложно, неприятно и утомительно. Потом я пошла на танцы и немного похудела там: мне понравилось, и я решила продолжить и сама. Мне не нравилось считать подходы — я забила на них, забила на повторения и все такое. Стала делать исключительно те упражнения, которые мне нравятся и не приносят излишнего дискомфорта и неприятных ощущений. (Вообще лучше выбирать самые элементарные упражнения — они наиболее эффективны). Я просто включаю песню на 3-4 минуты и без перерывов делаю упражнение — вот и весь подход. Если час заниматься тяжело — лучше заниматься полчаса. Толк всё равно будет, и будет его даже больше, потому что ты будешь на подъеме все время тренировки и не будешь уставать морально и думать каждый день: «Фуууу, опять надо заниматься». В общем, очень важно прислушиваться к своим желаниям и потребностям и выбирать именно ту физическую нагрузку, что более соответствует твоему духу и уровню подготовки и приносит удовольствие. Как ни странно, но это всё равно что рукоделие — процесс важнее, чем результат. 

5. Да, очень важно возвести в культ процесс, поставив результат ниже. Если каждый день смотреть на себя в зеркало и думать, что ты все еще жирная, это будет пиздец — я знаю, я сам прохожу через это искушение пялиться на себя ежедневно. Занятия должны существовать ради положительных эмоций, а параллельно они еще и подтянут. 

6. В зеркало лучше лишний раз не смотреться. Не чаще двух раз в месяц, по крайней мере, а лучше раз в два месяца (я не имею в виду лицо). 

7. Если ты занимаешься с тренером или хореографом, очень важно, чтобы этот человек был тебе приятен, как и твоя группа. Я бросал все танцы, где мне чем-то не нравились люди. 

8. Стоит больше есть белковой пищи. Честно говоря, это самое сложное, потому что от однообразной еды скоро будет воротить. Придется придумывать и искать новые рецепты, но и они надоедают, и все идет по кругу....

9. Пиздец, тут был пункт, который я забыл!

10. Если в какой-то день просто пиздецки не хочется заниматься или пиздецки хочется сожрать бигмак — нужно это сделать. Иначе будет только хуже. Никаких запретных плодов и морального насилия над собой.

Бля, я ж занимаюсь-то всего пять месяцев… И я написал это в Макдональдсе.