Итак. Во вторник я был на концерте джазовой органной музыки. О своих впечатлениях от академической органной музыки я уже писал, и, хоть мне и нравится джаз, в этот раз я ни катарсиса, ни котангенса, ни чего-либо еще не ощутил, хотя музыкой насладился. К тому же, авторские произведения органиста, исполняемые трио (орган-саксофон-барабан) были хороши, но моему вкусу чужды. Тем не менее, я хотя бы не переписывался прямо во время концерта, как это делала сидящая рядом со мной взрослая пара. О, как прелестно! Я шел в филармонию, и густой туман молочной пеленой застил мир так, что никак нельзя было его увидеть, но только — выдумать. Точно эфемерная морская пена невиданного сна, точно погибшая от любви богиня-русалочка, заволакивал он все так плотно и густо, что силуэты древьев и людей рисованными тенями намекали о себе в его толще. Как в игре мир кончается на границе изведанной карты, так и тогда он обрывался метрах в пятидесяти со своим непреклонным терра инкогнита, и приходилось самому вспоминать, что же было в конце аллеи, если уж вдруг это забыла земля. И неоново-звездный скелет еще не убранной елки-гирлянды на площади синевой своей выдавал далекую плеяду, а фонари расплывались, растворялись в слепоте того вечера лицами потерянных солнц. Я был очарован. Бывают, знаете, мгновения, когда ты можешь выйти из дому в опостылую школу и восхититься ненакором плетевом бугрящихся черных жил стеклянного, сонного утреннего неба, что наивно притворяются мертво протянутыми руками голых деревьев. И точно небосвод растрескался, и контур обозначает небесные черепки, и вот-вот они задрожат и упадут, навсегда перестав отражать в себе море. Бывает, бывает такое.
На следующий день я ходил на «В центре внимания». Фильм сразу же, конечно, отправился в мой небольшой список любимых и встал наравне с «Новейшим заветом». Чрезвычайно сильные сцены, правдободобная игра, достоверные эмоции. Сейчас я долже буду снова вас предупредить — я атеист, поскольку для большего удобства я буду выражаться эзотерическими понятиями. Небольшой перечень моих интересов подзаряжает меня чем-то вроде энергии, пробуждая даже подчас интерес к жизни, и энергетические точки, в которых эти линии интересов пересекаются, приводят меня в необыкновенное возбуждение и крайне энергичное состояние. Этот фильм как раз об одной из мощнейших точек соприкосновений моих интересов: и религия, и сексуальные инверсии, и педофилия (в частности), и масс-медиа — ей-богу, чрезвычайно много пунктов, что приводило меня в состояние несвойственного мне обыкновенно оживления. Да, Оскар я отдал бы сутулящемуся и мотающему головой Руффало — его журналист-неврастеник был более живописен, нежели выживший Лео-Ди. И на этом фильме было всего три человека вечером, в то время как сегодня на «Дедпуле», утром буднего дня, человек пятнадцать. Зрительскую аудиторию Мертвого Бассейна в моем городе я разделил на четыре категории:
— Подростки, чаще женского пола.
— Явная школота, пришедшая с родителями.
— Каноничное быдло (воняющее на весь зал куревом, между прочим).
— Я. Ладно, не я. Люди, которые знают, что после титров есть сцены, и которые возмущены тем фактом, что им посмотреть их не дают!
