Они окружали, не оставляя ни малейшего шанса прорваться без боя. С желтелых клыков их густо капала на землю отравленная падалью слюна – единственный укус сулил долгую, мучительную и неизбежную смерть. Но Темноликий знал: нельзя выбраться из пещер Лунной Волчицы наружу, не одолев тех, что обитают внутри. Они сверкали глазами, точно каплями янтаря – золотыми слезами плачущих об ушедших жизнях деревьев; они ерошили шерсть, редкую и седоватую, оттого что все они были стары и устали жить на свете; они лязгали челюстями, изображая опасность и силу, стараясь скрыть, что уж давно они были немощны и призраками скользили по стенам пещеры. Но, ослепленный страхом и мраком во взгляде, Темноликий вместо обтянутых плешивой кожей скелетов видел величественных монстров, могучей армадой надвигавшихся на него и поющих своим звучным рыком песню кровавой смерти. Он остолбенел от страха; казалось, сам он обратился в сталактит, и суждено ему остаться навеки в этой пещере монументом самому себе; он смотрел прямо перед собой и ничего не видел – меч в его руках застыл, преданно ожидая взмаха, и лишь подрагивал от возбуждения в руке, танцующей мелкой дрожью. Легко, должно быть, Глубоководному. Их раса владела особым искусством: они особенно умело могли лить воду. Что для него были эти твари? Темноликий с раздражением покосился в сторону: его напарник, Глубоководный, был отрезан от него этими тварями; казалось, пара взмахов мечом и простых заклинаний – и они могли бы выступить против клыков и когтей уже как команда, но зачем ему, этому любителю повертеть своим чешуйчатым хвостом, еще кто-то? Темноликий смотрел и видел все так же ясно, как при свете дня. Казалось, Глубоководный щедро лил воду, не скупясь на заклинания, и сам наступал на монстров; он же в отчаянии обливал водой чудовищ, стараясь лишь, чтобы они хотя бы не подходили ближе; жабры его были прижаты, а сам он осклабился, охваченный жарким азартом битвы; но то была лишь дрожь страха и рефлекс загнанного зверя. На мгновение тот обернулся и, увидев мертвенно застывшего Темноликого, метнул в него простенькое заклинание, обратившееся бодрящими брызгами воды. Темноликий огрызнулся; одна из тварей вцепилась в его ногу и, испуганная занесенным мечом, отступила с оторванным куском плоти. Задетый Глубоководный в ответ зарычал, и улучивший момент монстр получил целую кисть в награду за свою смелость. На секунду одно из чудовищ подошло слишком близко – бок его мелькнул в свете: угадывавшиеся во тьме мускулы точно осыпались, и лишь остатки гниющих кишок овивали рассыпающийся скелет; нырнув во мрак, она вновь точно обросла полной молодой мощи плотью. На тех тварей, что разделяли их, полилась вода, но те даже не вздрогнули; Темноликий, обернувшись, испустил смешанный с рычанием вопль, и тем же ему было отвечено. Тогда же изжелта-черные когти мазнули алой краской по холсту живота, и Темноликий согнулся, выронив меч. На секунду ему показалось, что он видел в панике метавшегося Глубоководного, истратившего всю свою воду; привиделось ему также, будто бы тот выкачивал влагу из своей раны; но разве мог он испытывать страдания, подобные его страданиям? Не в силах более взять свой меч, Темноликий хрипел от боли, уставившись в землю; он клял себя, клял чудовищ и весь свет за то, что так и не поднял на них своего меча; он мучительно осознавал, что ничто не мешало ему замахнуться и прорубить  себе дорогу, пройдя по трупам монстров; что он видел – они на самом деле были стары и слабы, и позвоночник их был подобен сухим ветвям. Он приподнял голову и молча смотрел, как раздирают монстры его уже оторванную ногу, потерю которой он и не заметил в своих стенаниях и проклятьях; боковым зрением он увидел, как корчился в агонии Глубоководный: половина его тела была полностью иссушена – то была жалкая влага на последние заклинания, и твари методично жевали его тело, потерявшее всякое сходство с тем, что должно было побеждать и шутя преодолевать препятствия; взгляд его остекленел, и стало понятно, что он уже покинул пещеры. Темноликий обернулся, почувствовав, как жгучая боль то и дело пронзает его разодранное брюхо. Он догадался: то была отравленная слюна торжествовавших чудовищ. Он видел капли, падавшие на кровавое месиво; видел дымящиеся, прожигаемые насквозь внутренности; не видел лишь монстров. Их не было кругом – тьма поглотила их, тьма поглотила иссушенный им самим труп Глубоководного и самого Темноликого; он понял вдруг, что отравлял себя собственной желчью, стекавшей в открытую рану по его изжелта-черным клыкам.

Ни за что бы не подумал, что мое испорченное интернетом сознание еще способно концентрироваться так надолго. Обычно для решения экзистенциальной, творческой или моральной задачи мне не требуется более десяти-двадцати минут, так что в том не было необходимости. Но три с половиной часа я не мог оторвать себя от этого фильма, пока он наконец не закончился. Как и собирался, куплю-таки комикс. 

У нас вчера снег выпал. Будто падшие в битве духи, сверженные с небес, летели крупные мохнатые хлопья, растворяясь на черном зеркале мокрого асфальта. Сирены пели им поминальную песнь, и небо дышало скорбью по разбитому воинству. И, глядя вверх, люди с небес смотрели на ленты асфальта. 

И сейчас я в очередной раз в своей жизни задаюсь вопросами «Почему Печорин выше окружающих?» и «Почему Островский считается классикой русской литературы?» 

Ответ на первый вопрос я помню, но не полностью. 

Островский — нечто вроде Ахматовой и Цветаевой. Он признан не потому что хорош, а потому что никого лучше не нашлось. 

— А сейчас мы будем делать фондю. Из пятой позиции с плие, крест два раза вперед-назад, три раза — назад-вперед назад. Это вам не какой-то там презент пефект!

*плачет*

— Ну, если ты читаешь что-нибудь по антропологии на английском....

*плачет*

— Дайте два медиатора, пожалуйста. 

— О, вы играете на гитаре? 

— Нет.

Убийство и даже мысль об убийстве персонажей всегда приносила мне неизъяснимое моральное удовлетворение. Еще когда я был ребенком и ходил в деткий сад, я любил, фантазируя, представлять именно долгие и пафосные сцены смерти и скорби; более я тогда ни о чем особенно более и не фантазировал. И чем больше страданий приходилось испытывать персонажу, чем большие муки и отчаяние испытывали его близкие, тем большее эстетическое удовольсвтие в итоге получал я. Я, в общем-то, не мог испытывать к нему жалости, ведь в итоге персонаж всегда воскресал снова, чтобы умереть в больших мучениях. Агония становилась все длиннее, пока я не замкнул самого себя в цикл своих фантазий (не сказать, чтобы я отказывал себе в смерти, если мне того хотелось). И за все время мне удалось убить всего лишь двух ролевых персонажей — и, черт возьми, каждый раз это было здорово! 

Собственно, да, мой блог — мой склад. Новенький. 

Юннико – член религиозного братства конфессии, подобной или эквивалентной в данной вселенной католицизму. Места своего рождения, подлинного имени и родителей не знает. В младенчестве был найден на брошенном месте стоянки предположительно своих сородичей бродячим цирком, в котором жил и рос в течение двенадцати лет в качестве демонстрируемого на потеху зрителям чудовища. Пусть он и использовался как зверушка в клетке, он все-таки удостоился обращения, подобного обращению с рабом, а не со скотом; кардинальные различия заключались в обучении его речи, человеческому поведению, пению и выполнению черной работы. В областях, подверженных наибольшему влиянию братства, все члены бродячего цирка были схвачены и сожжены как демонопоклонники, язычники и колдуны; сам же он избежал этой участи, ибо жизнь его была для ордена выгоднее смерти. Неоднократно использовался орденом в уничтожении иных орденов, сект, братств и обществ как змей-искуситель, подсылаемый к главам орденов и простым братьям; змей-господин для сектантов-змеепоклонников; Солнечный Змей для высокоразвитых язычников и родовой предок или злой дух для примитивных. После подчинения себе – не без помощи профессиональных манипуляторов из братства – всего сообщества, большей его части либо только правящей верхушки оно приводилось к самоуничтожению через массовый суицид или внутренние распри либо вырезалось умело подведенными к его территории воинами ордена. Все эти чудеса психологии с его стороны заслуживали бы восхищения, если бы он приложил к ним свою руку; но, увы, сам он, туз в этой игре, всегда покрывал карты противника по велению руки свыше. Братьями ордена он был убежден в своем демоническом происхождении и необходимости вечно служить ордену, чтобы, возможно, заслужить прощение за свое появление на свет. Провал случился во время внедрения в одну из сект, установившей диктатуру над небольшим городом-полисом под предлогом защиты от нападений демонов. Юннико, явившись по уже отработанному сценарию одному из послушников после ночной молитвы, был встречен с реакцией крайне неожиданной: человек, стараясь сохранять внешнее спокойствие, но с дрожащими от ужаса коленями, незаметным движением руки позвонил в какой-то колокол, и Юннико был схвачен местной стражей и отправлен в казематы. Там он обнаружил множество подобных ему существ, заключенных в клетки; как оказалось позднее, это и были регулярно выпускаемые на свободу демоны. Также он встретил несколько плененных престарелых самок своей расы, от которых узнал, что их намеренно заставляли воспроизводить потомство, которое потом дрессировалось и содержалось, подобно гончим псам, для систематического устрашения жителей полиса. Осознание своей причастности к цивилизованной расе с развитой культурой перевернуло мир Юннико. После его неудачной диверсии город-полис был вырезан и сожжен братством через стандартный подкуп поставщиков оружия и проникновения в город под личиной торговцев; неразумные животные и бессильные старухи были бесполезны, и потому Юннико не был заменен. Желая извлечь из него последнюю пользу – братья осознавали, что встреча с сородичами ни к чему хорошему в эволюции его мировоззрения не приведет, но их скупость и ценность его как сильного воина не дали им убить его еще в закрытом городе, — они отправили его с многоцелевой миссией в земли, где не было распространено их влияние, дав указание убить его при первой же опасности для других братьев. Во время долгого путешествия его взгляды претерпели некоторые изменения: в частности, он все больше убеждался в греховности своего братства и лжи с их стороны и в конце концов пришел к выводу, что они не более чем очередная клоака сродни тем, что он доселе уничтожал. Одной из целей миссии был поиск магических артефактов: в одной из очередных стычек с монстром Юннико, понимая неизбежность поражения, надел один из артефактов, с помощью которого и победил противника, после чего был обречен на смерть остатками сопровождения миссионера и самим миссионером, видящем во владеющем магией чудовище с личностным кризисом утроенную угрозу. Понятным способом массового убийства ему удалось избежать смерти, но необходимость этого его расстроила – без миссионера обратный путь в орден ему был закрыт. С помощью оставшихся карт и бумаг он решил отыскать нужные ордену магические артефакты, чтобы уже с их помощью стереть с лица земли еретическое братство и все очаги ложной религии и, возможно, отыскать истинную. Одним из искомых артефактов оказалась та самая статуэтка, поисками которой мы сейчас и занимаемся, и Юннико, поначалу собираясь идти за ней в одиночку, в небезызвестной таверне, объявив себя наемником на тот период, пока он будет добывать любую возможную информацию, был нанят на поиск этой самой статуэтки и на данный момент является единственным выжившим из своей группы. 

Получеловек-полуящер-саламандра-рептилоид двадцати шести лет по человеческим меркам. Ростом чуть выше двух метров, мускулист, обладает недюжинной физической силой, полной клыков пастью и когтистыми лапами. Чрезвычайно набожен, в свободное время часто молится, перебирая четки из зубов глав еретических сект, уничтоженных братством при его активном участии (такие, между прочим, почти у всех были). Очень агрессивен и неудержим в бою, часто не соизмеряет собственные силы и забывается в схватке. Одержим идеей уничтожения родного братства и очищения мира от еретиков, но пока вынужден быть наемником из-за недостатка материальных средств. Мастерски владеет длинной двусторонней секирой. На левой руке на четырех пальцах из пяти у него надето по одинаковому кольцу неизвестного ему металла с ярко-красными камнями. От каждого кольцо металлическим прутиком соединено с толстым браслетом, в котором, в свою очередь, есть выдвижные спицы, автоматически впивающиеся в руку после надевания браслета и постепенно срастающиеся с плотью так, что снять его можно, лишь отрубив руку. Так выглядит его магический артефакт, дающий ему власть над стихией огня; носит он его относительно недавно, около полугода, и пока управляется с его силой весьма посредственно. На нем надеты просторная рубаха и штаны с символикой братства и легкая металлическая кольчуга; с собой у него, кроме секиры, остался только небольшой запас воды и продовольствия, собственная карта, иные карты, свитки и манускрипты, нечто вроде спального мешка и принадлежности для очистки и наточки оружия.

In morning you need the coffee, in mourning you need the coffin

С артиклями такой пиздец, чтобы структура была единой.

Это самое лучшее, что я сегодня придумал на английском.

«Но на анимешного злодея рили похож, на какого-нибудь высокоморального эстетичного гада с тонкой душевной организацией». (с) 

почему люди говорят, что я похож на анимешного злодея угл поиск

Вы читали «Сирен Титана»? Кажется, что это будет что-то про Грецию или страдания людей двадцатого века, но там вообще не об этом. Там в конце выясняется, что историю творил один очень вредный мужик, существующий в пространстве примерно как Лютесы. Так вот, зачем это все. 

Первую мою симпатию звали Ян. Не нравится мне Владислав. Потом я не дал шанса Эдуарду. 

Такое ощущение, будто имена персонажам в этой ролевой игре давал… я. Честно, посмотрите на моих Янов-Боянов и Олегсеев и поймите многослойность этого нолановского сценария.