«Как же жалко и унизительно мое положение!» — говорил мой персонаж, а будто я говорил. Как же надоело мне все. Знаю сам, что человек по сути своей одинок, а всё равно, именно когда вокруг меня столько людей, ощущаю самое гложущее одиночество. Людей много, а поговорить даже не с кем. Ни новых друзей не завел, ни старых не сохранил. Бегаю, точно собачонка, упрашиваю хотя бы поговорить со мной. Но кто напишет мне? Никто. Почему? Я скучен. Я скучен, потому что выбился из бесконечной замкнутой колеи: больше я не смотрю то, что нужно, не играю в то, что нужно. Я стал скучен, и чужд, и смешон со своим этим вилянием хвостом, которого сам поначалу и не замечал. Или это расплата? Гложет осознание, что поговорить не с кем; каким бы одиночкой я ни был, подлинно я страшусь этого. Пусть я буду все еще как бы безличен. Интернет здесь дурен: музыка не воспроизводится нормально, только со сбоями. Я не могу заниматься в привычном темпе. Я идиот, на этом зиждется вся моя хрупко установленная самооценка, и теперь я просто плачу, потому что не знаю, что делать. Потому что, хоть это и непонятно человеку со стороны, это очень страшно. Я уродлив и внешне, и внутренне, так это еще и причудливо переплетается вместе. Я ненавижу свое уродство — знаю о нем, да, но ненавижу. Если горбун знает, что он горбат, это еще не значит, что он почитает это за красоту. Я презираю свою пансексуальность; я всегда надеялся, что худшее ее ответвление меня как-нибудь обойдет. Но нет, точно псинка, я бегаю за человеком, но я скучен, не нужен, я пуст, точно выскоблен, как в том сне. И все жду, когда закончится, потому что это всегда рано или поздно заканчивается. 

Во внешней жизни всё так хорошо, что я подозреваю, что скоро будет совсем плохо.