Мы тут пока затеяли денжен, я решил использовать своего нового, пока еще сырого персонажа. После обсуждения я понял, каким он должен быть, и тут же бросился писать. Как всегда, я пытался заключить в описание загадку; как всегда, в самом описании и самой загадке отгадка и содержится. Так сказать, главный спойлер на историю персонажа. 

Как давно я ничего не писал! Как давно не использовал новых персонажей!

 Был это человек лет тридцати пяти-сорока, довольно высокий, крепкого телосложения. Пусть он и не был старым, волосы его, заплетенные в свисающую почти до пояса косу, были совершенно седые; удивительно, но это нисколько не прибавляло  ему лет, но лишь подчеркивало его удивительную для этих мест моложавость. Глаза его были большие, пустые и тоже как бы седые – природная их серость усугублялась наметенной годами тоской, болью и суетой, но о том не знал никто на свете, ибо по природе своей он был молчалив и чужд больших компаний. Если и приходилось ему бывать на гуляньях и выпивать кружку-другую той дряни, что сейчас можно достать за деньги, чем бы они ни были, то единственным, что из него можно было вытянуть, было следующее: он частенько любил как бы вскользь упоминать с некоторой долей самоиронии, что тогда, в прошлой жизни, он был связан с киноискусством. Интересным был факт, что лжи в его словах не было ни грамма: он действительно был связан с киноискусством, он, если можно так выразиться, паразитировал на киноискусстве, поскольку в молодости ловко делал еженедельные обзоры на новинки кино на ютубе и прочее в том же духе. Киноискусство, с которым он был, таким образом, связан, даже и не подозревало не только об их глубинной связи, но даже и вовсе о существовании этого человека, что, впрочем, не мешало ему в свое время обладать широким авторитетом в узких кругах. По профессии он был литературовед-набоковед, то есть самый бесполезный на свете человек, пусть и кандидат наук. Звал он себя Волшебником; не то за его прошлую связь с киноискусством, не то еще за какие-то страшные прегрешения – то понять не мог никто, кроме него самого. Интересен он главным образом был тем, что искал Пифию – таинственную прорицательницу, девушку, опаиваемую галлюциногенными курениями и умевшую якобы видеть будущее. Пифия эта почиталась в некой неизвестной секте почти как богиня; никакой иной связи с древнегреческой мифологией, как ему было известно, секта не имела. Он был не единственным, кто искал прорицательницу, но самым первым и самым осведомленным; множество группировок, команд, дуэтов и одиночек похищало его, вступало с ним в сговор, пытало, угрожало, держало в подвале, морило голодом и сулило большую часть прибыли от продажи Пифии в нужные руки – он же всегда выкладывал все, что знал, с неизменной грустной улыбкой и словами: «Найдите ее, если сможете». Никто не верил, что это была вся известная ему информация – каждый полагал, что он отдает жалкую, несущественную крупицу, чтобы только пустить пыль в глаза, но здесь веление сердца интеллигента делало его поразительно для современного ему мира честным. Тело его из-за этих пыток покрылось множеством ожогов и шрамов, но никто из искателей не решался его убить: даже если все они собрались бы в одном баре и сидели бы там две недели подряд, он все равно первым узнал бы невесть откуда новую информацию о местонахождении Пифии, и остальным, как всегда, не осталось бы ничего иного, как потечь за ним покорно и слепо – так обыкновенно и протекали ее поиски. Потому же Волшебника и боялись в мирных селениях: за ним неизменно струился шлейф из убийц, мародеров и бандитов, разорявших мирных обывателей до состояния совершенно невообразимого. Их звали Поклонниками Пифии, Волшебника и его стаю грязных, вонючих шавок, подчас несколько схожих с людьми; он учил их читать наизусть стихи Мандельштама и помнить дату рождения Гиппиус; они в перерывах между борьбой за новую информацию иногда не позволяли ему помереть с голоду или покончить с собой, что бывало, наверное, раз восемь или девять. Никто не знал, есть ли у него настоящая семья, нашел ли он себе кого-то в этом дивном новом мире. Говаривали, будто бы у него был или даже есть сын и что зовут его Марк: поразительной красоты мальчик неизвестного никому возраста, живший неизвестно где и неизвестно, живший ли. При всяком упоминании об этом слухе Волшебник неизменно улыбался устало и грустно и с некоторой долей самоиронии намекал, что в прошлом он был тесно связан с киноискусством.